< назад < главная страница < содержание вперед >

римма и валерий герловины

   Концептуальные объекты и скульптуры Валерия Герловина

©2008, Valeriy Gerlovin and Rimma Gerlovina

                                                 часть четвертая: хлеб

Постепенно на смену холодному металлу и сырой земле стал приходить теплый хлеб, замыкая тем самым московский цикл работ с тремя элементами. Объекты с хлебом появились как бы сами по себе, в результате привычки детских лет скручивать из мякиша ржаного хлеба шарики и вылепливать из них различные фигурки, как из пластилина. Экземпляры таких затвердевших изделий Валерий начал "консервировать" подобно археологическим находкам в застекленных коробках и витринах. Так серию "Экспонатов исторического музея" пополнили псевдогербарии с хлебом. В результате естественного для себя, казалось бы, случайного занятия, художник стал превращать "пищевые" продукты своего воображения в художественные объекты, что в общем-то и следовало ожидать от творческого человека, который во всем может находить искусство. В этом новом хлебном жанре искусственность, которая обыкновенно грозит искусству, переходила в свою противоположность с такой же естественностью, какая была свойственна самому материалу, использованному для лепки. Хлеб сам по себе является самым нужным и существенным для жизни продуктом, в прямом смысле, хлебом насущным.

Валерий Герловин "Коллекция некурящего", 1976, хлеб, картон, стекло, тушь. Под каждым изделием помечен день его изготовления.

Новую серию открывала работа "Коллекция некурящего", название которой не только было фактическим, но и подсказывало, как склонность к ювелирной работе из хлебных мякишей может замещать нежелательные привычки, в данном случае курения. За этим, казалось бы, чисто концептуальным приемом скрывалась некоторая доля исторической правды, поскольку испокон веков хлеб использовался в качестве лечебного средства, как в чисто физическом, так и психотерапевтическом аспекте. Шариками из горячего мякиша в народе "выкатывали" разные болезни, из хлеба делали примочки и припарки, и даже, нюхая, лечились от насморка. Вероятно, психотерапевтический аспект этого богатого жизненного материала латентно давал дополнительную пищу и художественному воображению автора.

В отличие от других трудно доступных для России того времени материалов, как, например, металла, "добывать" хлеб на свою художественную жизнь было весьма не сложно, ибо он является непременным участником всякой трапезы. Многие миниатюрные фигурки были непринужденно вылеплены во время застольных бесед в самых разных местах и при самых различных обстоятельствах, обстоятельствах, предстаявляя собой совершенно иной "кулинарт" с поворотом от прямого назначения хлеба к его условному символическому смыслу. Любые законы, формы и продукты человеческого бытия, пропущенные через сито подсознательного, выявляли свои новые значения не только в историческом, эстетическом, но и ироническом плане.

Валерий Герловин "Украшения из хлеба, Россия, вторая половина 20 века н.э." 1976, хлеб, ткань, бумага, дерево, тушь, 84 см х 61 см х 8 см. Под каждым украшением дано его предполагаемое назначение, как то: "Височные кольца. 60-е годы", "Кольт. 70-е годы", "Подвески-амулеты.70-е годы", "Перстень. 70-е годы" и т.д. Коллекция музея Аrt4.ru, Москва (линк в конце статьи).

Фольклорный подтекст этой работы свободно ложился в жанровый канон "Экспонатов исторического музея". Здесь изящное ювелирное искусство было подано на стол "съедобно". Так в субъективной памяти растворилась патриархальная традиция бытовой культуры московитян, которая выразилась в легкой иронической форме псевдоукрашений сделанных из хлеба. Словно обнаруженные при каких-то скифо-сарматских раскопках, они имели вполне археологический полусъеденый вид; их затрапезная внешность вполне соответствовала культурно-художественным предметам потребления древности, не то ювелирного, не то кулинарного искусства. Интересно, что даже в этом соединении косвенно присутствовало житейско-бытовое правдоподобие. Известно, что в средневековой Европе предметы сервировки стола сливались с самой трапезой: в качестве тарелок использовались большие куски черствого хлеба, способные впитывать влагу, которые после обеды их либо доедали, либо отдавали домашним животным.

Валерий Герловин "Хлебные принадлежности", 1979-81, 94, 6 см x 53 см x 5 см, хлеб, ткань, дерево, бумага, тушь.

Смутные прообразы прошлого и настоящего выявились в "Хлебных принадлежностях", коллекции всякой всячины, сделанной из хлеба; достаточно только перечислить некоторые из них: соединитель, дневник, шприц, часы, запонка, дубило, винт, орден, угол, фотопленка. Разгадка этого странного набора, как и следовало ожидать, содержится в хлебной книге - это открытый дневник якобы заключенного. На страницах его манускрипта, как на камне, высечено следующее: "6 мая. Сегодня съел 20 г хлеба, 40 г ушло на портрет Бакунина, 60 г - шашки". Этим объясняется и подозрительная конфигурация ложки на цепи, как будто уже покрытых ржавчиной. Социальные отсчеты этого фиктивного анархиста остаются неизменными, о чем свидетельствует вылепленный по-прежнему желаемый орден. Почти все предметы для него являются не реальностью, а скорее воспоминанием; и в этом контектсе, все становится едино (буквально, что хлеб, что мякина), поэтому хлеб это и зажигалка, и книга, и кормушка, и дубило. Вещество "извилистого" теста сливается с назначением предмета и в этом напоминает свою собственную этимологию. Само слово "хлеб" происходит от греческого "клибанос", так древние греки называли горшок для выпечки хлеба. Таким же образом в этой серии хлеб становится своим собственным горшком, т.е. и содержащим, и содержимым одновременно.

За ювелирным мастерством этих странных лепных поделок прочитывался тот непринужденный натурализм и изобретательность природы, с которыми она в обилии печет все свои нескончаемые формы, и малые и большие. И как все печные изделия, они не долговечны. В разнообразии набора изображенных предметов не сложно угадать всеобъемлемость функции хлеба в человеческой жизни. Для автора он хлеб на корню. На поле художественного действия эта самая существенная для жизни субстанция становится сырьевым материалом для форм, рожденных абстрактным мышлением. И в этом смысле шахматы, наверное, самые показательные.

Валерий Герловин "Шахматы", 1980, хлеб, картонная коробка для хранения. Коллекция сюрреализма и флуксуса Джин Браун в Музее Гетти, Калифорния,  Collection Getty Institute (link)

В шахматах, слепленных из белого и черного хлеба, фигурки передвигаются вместе с их квадратами. И поле действия и деятели сами сделаны из хлеба. Здесь подсознательно выразилась та же идея, которую ловко сформулировал Артур Шопенгауэр: "человеку дана свобода, но не свобода ее использовать". В объективном смысле игра взаимоотношений сил фиксирована самими средствами жизни, но и в субъективном аспекте происходит нечто подобное: люди следуют своим укоренившимся взглядам и привычкам, как фигуры, прикрепленные каждый к своей платформе. В работе присутствует мнимая фабула - она подозревает игру или скорее перестановку мест слагаемых, от которых сумма не меняется: на шахматной доске нет свободных клеток и ходить вообщем-то некуда. Иногда люди борются друг с другом при помощи разума, в лучшем случае игры. В духе парадоксов решается и эта партия, где каждая фигура, будучи фиксирована на своем постаменте, действует своим неделанием. В игре природы, как известно, есть и такие моменты; и, пока партия не окончена, хлеб еще не снят и не сжат. Возможно, этого будет достаточно для интерпретации хлебных шахмат; ко всему прочему намек и недосказанность может вовлекать воспринимающего в сотворчество в художественной игре.

В первые годы для лепки миниатюрных скульптур был использован хлеб "казенного" производства, а позже мы пекли его сами; так, например, эти шахматы были во всех отношениях самодельными. За их производством стоял своего рода ритуал старинного промысла и такой же старинной игры.

Валерий Герловин "46 жизней хлебного мякиша", 1976, хлеб, капсулы для фотопленки, пластиковая подставка.

Если шахматная игра строится на абстрагированных взаимоотношениях в социуме, то эта работа строится на авантюрной концептуализации индивидуального. Более того индивидуальная линия здесь прослеживается через сумму ее промежуточных аспектов, через 46 инкарнаций одного и того же хлебного мякиша. Чем условней художественное изображение, тем больше оно может апеллировать к абстрактному мышлению и приближаться к формуле. Здесь изображены только знаки личного, а не личности как таковые. Говоря аллегорически, каждая из них имеет свою родословную и через осознание своего уникального опыта видит и трансформирует общие законы "хлебного" бытия. Здесь представлено 46 таких уникальных опытов, одного и того же хлебного мякиша.

Самый большой секрет хлеба - в способности постоянного возрождения к жизни. Из года в год колосковые растения с мучнистыми зернами приносят свои плоды, кои человек сеет и жнет безостановочно. Зерно должно умереть в земле, чтобы взойти новым колосом; а свое единство собранные зерна обретают в хлебе, соединяясь в единое целое. Все эти сельскохозяйственные факты лежат в основе сакральных символов хлеба, свойственным мифологиям разных времен и народов. В данном случае 46 разных форм и подформ представляют в сумме цепь рождений одного и того же естества. Сущность хлеба как формирующей субстанции присутствует в каждой индивидуальной мини-скульптуре или, в терминологии индуизма, пронизывает каждое отдельном хлебное тело из инкарнации в инкарнацию, из формы в форму, а в данной серии из метафоры в метафору. Каждая такая затвердевшая конфигурация форм закупорена в своей собственной капсуле. Все крышки этих капсул открываются, и зритель может удостовериться в правдивости сказанного, а именно, в разнообразии форм, вылепленных из одного и того же материала.

Валерий Герловин "Анализы", 1976, хлеб, стекло, пластмасса. (Отец Валерия работал главным врачом поликлиники Большого театра, поэтому пробирки и прочие медицинские принадлежности для его объектов ему доставались сравнительно легко).

     Попытка концептуального анализа хлебной сущности была сделана еще в одном объекте, гибриде медицинского оборудования и метафизической фантазии, с соответствующим названием "Анализы". Анализы чего? Хлеба, как крови. Конечно здесь легко заподозрить и шутку, но тем не менее в данной серии хлеб – это не только обычный продукт питания, но и пища духовная, что и является фундаментом для художественных размышлений над этой серией. В христианской традиции хлеб служит метафорой сакральной пищи и воплощения тела Христа. Жертвоприношения хлеба испокон веков практиковались в разных религиях, например, еще древние египтяне и вслед за ними персы использовали митраическую купель и причащение хлебом. В данной работе хлеб воплотил в себе не столько плоть и кровь, как их анализ. В обозначении метафизических понятий искусство обыкновенно ограничивается намеком. Не прибегая к прямому изображению, но касаясь образа косвенно, можно выражать символы и глубокие мысли аллегорически, что может быть чуждо толпе прихожан, но понятно человеку посвященному в них. Взять к примеру хлебное дерево.

Валерий Герловин "Хлебное дерево/ Arbor panea", 1978, хлеб, конструкция из дерева, картона и стекла, бумага, тушь.

     В коллекции остатков хлебного дерева собраны его семена, плоды, соцветия и листья, при чем последние, как помечено в подписи к ним, существовали 25 тыс. лет до н.э. Дерево это вечное, как оно цвело тогда, так же оно продолжает приносить плоды и сейчас, поэтому в работе сочетаются якобы доисторические окаменевшие листья с только что собранными соцветиями. Дерево жизни с его хлебной древесиной и листвой служит метафорой жизни как таковой, жизни с ее всевозможными ответвлениями законов и принципов. В виде цветущего дерева гностики изображали крест, он и был для них деревом познания. В его измерении все растет, кормится, умирает и возрождается - и все на том же самом дереве. Отсюда и адекватный художественный материал, использованный в работе - "хлеб наш насущный". Не менее естественный, чем листва, он засушен в виде объемных миниатюр, собранных в коллекцию традиционного гербария. В миниатюрных скульптурах клейковина хлеба быстро твердела и была готова к новой жизни, к новой листве хлебного дерева и обитающим на нем насекомым.

Как историки предполагают, хлеб появился в результате случайных или преднамеренных экспериментов с мукой и водой (как будто речь идет о современном искусстве). Так же спонтанно этот пищевой продукт стал служить и материалом в художественном творчестве. До этого хлеб присутствовал в истории искусств только косвенно, как объект изображения преимущественно в натюрмортах, ранней настенной живописи в христианских катакомбах или в керамике. Выходя за рамки изображения, хлеб в данном концептуальном жанре является медией; он использован буквально, хотя и иносказательно.

Валерий Герловин "Коммуна хлебных насекомых" (Bread Insects Community), инсталляция в галерее Artists Space в Нью-Йорке в 1982 г.

В начале 80-ых хлебные инсталляции на стенах галерей Америки (Contemporary Russian Art Center of America, New York, 1981; Artists Space, New York, 1982; WPA Gallery, Washington, D.C., 1982) представляли собой уже не дерево жизни, а жизнь этого дерева с присущей ей хаотическим брожением. Облепившие его хлебные насекомые выходили, а точнее выползали за рамки гербариев, размеры которых увеличились в несколько раз. Насекомые и всякие мелкие пресмыкающиеся ближе всего к земле, как в прямом, так и переносном смысле, именно поэтому они и продолжают линию первоматерии, начатую в серии работ с землей. Они выползают как бы из самой земли. Однако строгая минималистическая форма, характерная для серии ленд-арта, заменяется здесь новой подвижной формой жизни, довольно первичной и бессознательной, но образующей целое биологическое поле, которое кишит всякого рода мелкими существами. Живое, частично хаотичное движение приходит на смену статике земли и ее прямой вещественной форме.

Валерий Герловин "Коммуна хлебных насекомых" (Bread Insects Community), фрагмент инсталляции в галерее Artists Space в Нью-Йорке в 1982 г.

Циркуляция миниатюрной хлебной жизни начинает заполнять не только выставочное пространство, но также несет на себе символический отпечаток течения событий, вещей и людей, проходящих через нашу жизнь в этот момент. Наше переселение из России в Америку с восьмимесячной задержкой в Вене, где у нас была выставка концептуальных объектов, заняло где-то 2 года, включая годовое ожидание разрешения на отъезд в России и первичная адаптация в Америке. В 1979-81 хлебные насекомые росли, как на дрожжах. В том несомненно играло роль и новое социальное окружение с его сложностями, порой даже дикостями, а, главное, столкновение с, образно говоря, паразитирующими на дереве жизни всякого рода особями и особами. И в этом смысле хуже всех были свои же соотечественники; некоторых из них, может быть, в отместку природа наделила соответствующими назидательными фамилиями в качестве сигнала об опасности их приближения. Как большинство людей, мы отнеслись к этому безразлично, и во время не уклонились от их внимания к себе. В этом оазисе беспорядка многие хлебные насекомые приобретали для нас в этот момент социальную физиономию.

Валерий Герловин "Коммуна хлебных насекомых" (Bread Insects Community), фрагмент инсталляции в галерее Artists Space в Нью-Йорке в 1982 г.

Если художнику свойственно выражать подобные мысли в безмолвной эстетической форме, как в этих миниатюрных скульптурах из мира насекомых, то Герман Гессе как писатель в своем "Демиане" дал словесную картину такого же энтомологического мира. " Каждый человек несет в себе знаки своего рождения - слизь и яичную скорлупу своего первобытного прошлого... Одни так никогда и не становятся людьми, оставаясь лягушками, ящерами, муравьями. Другие же, превратившись по пояс в человека, внизу остаются рыбами... Как много муравьев и как много пчел! И каждый из них содержит в себе возможность стать человеком." Писатель сетует, что существует "огромная разница между просто выражением мира через себя и его внутренним осознанием". Особенно сейчас человечество аллегорически запутано в подобной инверсии, поскольку тело, которое должно всего лишь прикрывать душу, начало перекрывать ее почти полностью и с нею прилагающиеся внутренние ценности.

Валерий Герловин "Хлебные насекомые", 1981

Коммуна хлебных насекомых, какая бы она не была, она тоже живет по дао; эта сила существует объективно и направляет действие всей природы, включая ее художественное отражение. Суетное множество мелких организмов в инсталляциях отражает и тот простой биологический факт, что количество членистоногих превышает количество видов всех остальных животных вместе взятых. Одних только их разновидностей около 2 млн.

В физической мимикрии насекомых несомненно присутствует параллель с психической мимикрией людей. Возможно в этом одна из причин, почему мир насекомых волновал воображение Набокова, Кафки, Метерлинка и других литературных энтомологов. В природе есть случаи сходства живого организма с окружающей средой до такой степени, что он становится полной невидимкой, как например, некоторые виды гусениц, настолько напоминающих маленькие сухие веточки или увядшие листья, что самый зоркий глаз не может их распознать. Хищники тоже часто маскируются, принимая вид цветов, как скажем, пауки группы богомолов (Mantidae), распространенных особенно в Индии. Поистине, человеческий социум унаследовал много скорлупы из примитивного мира, в его гуманистических устремлениях тоже много таких богомолов. Есть, например, мухи, разительно похожие на шмелей и ос; они спокойно проникают в их гнезда, откладывая там свои личинки, которые питаются личинками хозяев гнезд. Существует множество вторичных паразитов, то есть живущих за счет других паразитов, и даже паразитов 3-го и даже 4-го разряда.

На колесе самсары членистоногих природа питает себя самой собой, как хлебное дерево питает своих хлебных насекомых. И пищевой режим неразумных членистоногих особенно настораживает опять-таки своей символической аналогией с миром разумных двуногих. Кроме мирных фитофагов, т.е. вегетарианцев, есть некрофаги, живущие за счет трупов, много специалистов по помету и, как сообщают нам биологи, целые классы кровососов. Опытные хлеборобы считают, что наблюдения за вредными насекомыми дают возможность избежать многих ошибок. Что же касается сохранности хлебных насекомых, то они все покрывались лаком, чтобы другие подлинные хлебоядные насекомые и всякие микробы их не ели.

Валерий Герловин "Вредители хлебного дерева" (Bread Tree Vermins), 1979, хлеб, конструкция из дерева, картона и стекла, бумага, тушь.

В серии с хлебным деревом нет прямых указателей на биологические причуды насекомых, но в самих вымышленных формах хлебных жуков и всяких прочих ползущих содержится некий кафкианский элемент. В кратких комментариях к этому проекту, выпущенных в виде треугольной раскладушки, сообщалось, что от всех видов насекомых члены хлебной коммуны отличаются своим хлебным телом. Они рождаются на хлебном дереве, чем и питаются всю свою жизнь - хлебное дерево для них манна небесная. Если многие виды насекомых размножаются без оплодотворения (партеногенез без мужских видов), то хлебные особи, безусловно, двуполые; и форма биологического контроля базируется на их съедобности. Это своего рода гастрономия Иоанна Крестителя, который, как сказано в писании, имел обыкновение питаться саранчой.

В целом идея хлебного дерева и его обитателей подразумевает круговорот и совокупность явлений в органической жизни. Каждый жучок вроде сам по себе, но в то же время они все вместе; многие из них живут, как степные дикари вне рамок цивилизации, в данном случае вне рамок застекленных объектов из серии "Экспонатов исторического музея". Хлебные насекомые - это инструмент природы, подсознательный аспект ее природной сущности (anima mundi), показанной в ползущем виде на своем собственном дереве жизни, в основе которого - хлеб.

Римма и Валерий Герловины "Хлебные насекомые" (The Bread Insects), 1981, плакат-буклет, 56см х 45 см, показан в двух вариантах раскладки. Collection of the School of the Art Institute of Chicago (link)

Несколько слов об эстетике, присущей хлебной общине: это не копия существующего мира, но спрограммирована она по тем же законам. Используя разнообразные пластические приемы, можно расшифровывать внутреннее значение многих элементов мира. В окружении мелочами, как и в стерильной геометрии, присутствуют живые принципы феноменов окружающего мира - они есть везде. Отсюда и авторское беспристрастие к одному техническому приему: их многообразие соответствует многообразию органического мира. Если в живописи и графике важно было движение запястья (по крайней мере, так считали древние китайцы), то в лепке из хлеба энергетическая сила проходила через пальцы - инструмент моделирования. Гибкость форм в миниатюрных скульптурах из хлебного мякиша передавала многие особенности и нюансы вымышленных членистоногих: их чешуйки, щетинки, жгутики, антеннки, присоски, шипы, шпоры... Интересно, что энтомологи различают у насекомых черепную коробку, лоб и затылок; у некоторых тело сливается с головой, образуя головогрудь - все эти детали, словно под лупой, проявлялись в увеличенном размере в вылепленных миниатюрах, образуя стилевое единство класса хлебных членистоногих.

Валерий Герловин "Хлебные насекомые", 1979, Вена

.

Со школьных времен в память врезались странные факты о сложных фасеточных глазах насекомых, которые состоят из множества зрительных единиц: они все видят калейдоскопически и во множественном числе. Из-за своей феноменальной близорукости, с областью зрения не больше 1-2 см, насекомые ориентируются по движению, цвету и свету, в том числе ультрафиолетовому. Казалось, что не раз мы замечали подобный скользящий фасеточный взгляд и у людей; настораживало также их тяготение ко множественности во всех своих решениях.

Аналогию не трудно найти и в жизненном цикле насекомых: у одних он имеет короткую продолжительность, 2-3 генерации в год, у других он доходит до нескольких лет, как например у 17-летней цикады. Комар же не знает не весны, ни осени. У некоторых насекомых есть диапауза, как у йогов: уходя в глубокую изоляцию, они прекращают питаться, и их обмен веществ сильно понижается. Если насекомое, приспособленное к диапаузе, связанной с каким-то резким климатом, перенести в нормальные условия, оно погибает. Некоторым людям тоже требуется резкость и острота жизни или/и такая же резкая изоляция, иначе душа засыпает без психофизических толчков. Если же объективные обстоятельства не предоставляют такое поле борьбы, то человек их сам провоцирует. Внутренняя фрагментация не позволяет индивидуализацию личности в гармоничной форме; она начинает питаться своими личными конфликтами. Эту парадигму когда-то проиллюстрировал Артур Шопенгауэр на примере австралийского муравья-бульдога. Если его разрезать пополам, то его голова и задняя часть начинают биться до смерти. В каждой персоне латентная форма организации материи заставляет ее поступать (чаще всего бессознательно) по законам группового сознания, которое одновременно и претендует на индивидуализацию и агонизирует при первых же попытках ее достижения

Некоторые хлебные насекомые были персонализированы среди всего остального полчища таких же несложных организмов. Они носили свои собственные имена, в которых энтомология сливалась с этимологией, как например,  Нюхальщик, Усонос, Танцмейстер, Головотуп или Рита-мухоловка. Как мы потом обнаружили, подлинные названия надклассов и подклассов насекомых были не хуже, взять хотя бы такие как: губоногие, сколопендры калифорнийские, веслоногие, неполноусые, кожистокрылые, скорпионницы (явно речь идет о женщинах) или вот такая странная подгруппа, как кивсяки.

Валерий Герловин "Хлебные насекомые", фото на асфальте в Вене, 1979.

Микрокосм жизни, даже такой мизерной, как насекомых, отражает в себе ее фрактальную парадигму, какого бы рудиментарного и беспозвоночного строения она бы не касалась. Технический прием сочетания научных сведений с их художественным изложением позволяет взглянуть на эту хлебную эстетику не только в рамках концептуализма, но, можно сказать, в гуманистическом аспекте. Например, метафора бабочки, как человеческой души, присутствует во многих культурах. Гусеница и бабочка существуют в одном лице, и тем не менее, "рожденная ползать", она летает. Одни ползут вниз по хлебному дереву жизни, другие поднимаются вверх и может быть взлетают; но в определенный момент пути тех, кто совершенствуется и кто деградирует, пересекаются в случайных или кармических ситуациях, как в детском стишке:

Один коричневый жучок

Влез на березовый сучок

И встретил черного жучка,

Который там слезал с сучка.

И, наконец, последний аргумент: нельзя забывать, что есть просто жук навозный, но есть и скарабей, аристократ духа насекомых, который у древних египтян считался сакральным. Больше всего в хлебных работах подразумевается этот тип, изображенный в виде ползущих талисманов и амулетов, мало отличимый среди всех остальных инсектов. В каком-то смысле скарабей - это катаклизма в перцепции насекомых. Магическое значение египтяне ему атрибутировали благодаря его биологическим особенностям, а именно раскатыванию шарика из навоза, которым он питается и в котором разводит свое потомство.

     Scarabeus, что в переводе с латыни означает просто "жук", катит свои шар задними ногами, задом наперед, катит с востока на запад. И на 29-ый день, согласно лунному циклу, из яиц отложенных в этом шарике появляются дети. У египтян он являлся энтомологической метафорой солнца, шар которого ежедневно катится с востока на запад, и, попадая в зону невидимости и ночного мрака, координируемой луной, он снова возрождается из "навоза" подсознательного. Его движение со стороны заднего места олицетворяло течение жизни, как бы, в обратном направлении ("opus contra naturam" у алхимиков), в результате чего через погружение в утробу земли, подсознательного или смерти, он якобы снова обретал способность к перерождению. В таком контексте скарабей олицетворял внутреннее солнце каждого человека, т.е. его сознание. Согласно легенде выползающий из головы Осириса скарабей считался знаком его воскрешения. В "Книге мертвых" (подлинное название которой "Книга выхода в день") Хепти-скарабей это тот, кто "возникает сам из себя"; превращаясь в первовещество, он выходит из инертной материи и начинает новый цикл существования.

    Каменных и золотых скарабеев, которые должны были защищать от сил зла и приносить удачу, осталось с египетских времен без счета. Они сопровождали и живых и мертвых в их саркофагах. Остается добавить, что хлебные особи тоже в какой-то степени дополняют династию скарабеев.

Валерий Герловин "Хлебное насекомое", 1980

Закончив отступление к антиквариату Гелиополя и вернувшись в мир современных идей и материалов, прежде всего приходит на ум некоторая аналогия в использовании символического материала для всей этой серии жуков, сакральных и просто навозных. Прежде, чем появлялись фигурки насекомых, хлеб раскатывался в шарики, разогревался в пальцах, образуя протеиновую клейковину. Мифологическое хлебное дерево растило и кормило всех своих обитателей, как питательные шарики скарабеев в которых жили и кормились их личинки. В это же время движение нашего личного солнца по небосводу жизни проходило с востока на запад, из России в Америку, и сопровождалось сложностями "перехода через пустыню" и адаптации в новых условиях. Преодоление статики земли со всей ее мелочностью жизни, которая тоже, казалось, перевернулась задом наперед, требовало осмысления этого хаоса и поисков пути его преодоления. Возможно эти факторы влияли и на художественный язык, свойственный этому периоду.

В итоге авторская способность "дисциплинировать" грубую материю выразилась совершенно по-разному в сериях с металлом, с землей и с хлебом. Вместо статичной первоматерии (в виде реальной земли) появились новые импульсы подвижной жизни, когда групповая душа хлебных насекомых выползала из земли, перемалываясь в своих бесконечных мутациях. Возможно не случайно на одной из фотографий начала 80-ых изо рта автора выходил хлебный скарабей, возвещающий о новом периоде в Нью-Йорке.

 ---------------------------------------------------------

ЛИНКИ:

Коллекция музея Аrt4.ru, Москва, Валерий Герловин "Украшения из хлеба, Россия, вторая половина 20 века н.э." 1976.

Коллекция сюрреализма и флуксуса Джин Браун в Музее Гетти, Калифорния, CШA (The J. Paul Getty Museum, CA, USA), Валерий Герловин "Сперматозоид" 1974, "Шахматы", 1980 и др. работы.

Коллекция Татьяны и Натальи Колодзей, Москва/Нью Джерси ( Kolodzei Art Foundation, Inc, Moscow - New Jersey), Валерий Герловин "Шедевр" 1975 и др. работы

Библиографические данные о внеочередной Биенналле в Венеции 1977 и 1978

< назад  < главная страница    < содержание   вперед >